Денежное дерево
Jul. 31st, 2011 06:45 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tushisvetПодруга по прозвищу Яшка-Сулейман схватила принесенную ей официантом чашку с чаем, сунула в нее ловкий палец, подцепила какие-то мелкие чайные пузырьки, потыкала этим пальцем в свои завидные рыжие волосы и стала довольная. Я слегка покачнулась на стуле и обмерла лицом.
«Рот закрой, - сказала мне вежливая Яшка-Сулейман, - не знаешь что ли? Это ж деньги!».
Рот я закрыла. Я про пузырьки из чая мало, чего знаю. И про деньги, кстати, – тоже. Когда-то в детстве больше всего любила 15-тикопеечные монеты и радовалась, когда вместо неинтересного бумажного рубля мне давали горстку нарядной мелочи. А как-то мы играли в «магазин», но мне стало скучно, чтоб камешками, на которых химическим чернильным карандашом написано «5 копеек», «2 рубля» и я притащила из дома красивые облигации Золотого Займа. Вечером папа учил меня офицерским ремнем, чтобы я поняла и приговаривал – «деньги на деревьях не растут». А много лет спустя ту же фразу сказал мне один мой муж. С папой я ничего поделать не могла, а на мужа так обиделась, что скоро развелась.
Не могла же признаться, что, в некотором смысле так и думаю, типа есть такое специальное дерево, на котором растут пестрые бумажки - червонцы, четвертные, сотенные, а если вдруг мировой какой кризис или в кошельке пусто, так это оттого, что неурожай.
Если говорить уж совсем честно, я не хотела бы быть моими деньгами. Я бы тогда писала родственникам безутешные горькие письма, мол, дорогие родственники, жизнь у нас не задалась, пропала, можно сказать, жизнь и коту под хвост, ведь достались мы не тому совсем человеку. Нас бы могли перебирать холеные пальчики дорогих куртизанок, жадные грабки жучков на тотализаторе выхватывали бы нас из хозяйских рук, ювелиры, оторвавшись от своих бриллиантов, по инерции рассматривали бы нас через лупу огромным страшным глазом. Но не срослось. Нас не пускают в рост, даже не швыряют на ветер. И жизнь мы ведем унылую и затворническую в толстой книге «Мифы и легенды народов мира», том второй, искать между Троллями и Троянской войной.
Вот такие это были бы письма, и горючая слеза прожигала бы книжку на важной строчке «узнавший о своей судьбе погружался в состояние ужаса».
Мне во всем этом даже неловко признаваться. Я стараюсь нормальным людям об этом не говорить. Иначе нормальные люди сначала смеются и обидно тычут в меня пальцем, а потом сразу хотят занять много тысяч и не отдавать. Они знают, как распорядиться деньгами. Я – нет. Но мне все равно нравится читать про Настасью Филлиповну, как она такая – раз! – и сто тысяч в огонь. «Лезь, - говорит, - Ганя! Голыми руками вынай и забирай». И смотрит. А Ганя, меж тем, от таких страшных переживаний уже грюкнулся в обморок и лежит на полу весь бледно зеленый и красивый, как американский доллар.
Про деньги вообще все интересно. Про то, что они с людьми делают и люди делают с ними. И про то, как они существуют отдельно от себя самих. Вот, у меня, скажем, они существуют в папке на Рабочем столе. Там записано – «Журнал «Меридиан» - 8 500, суки, суки, суки!!!; Динара – 3 200, Магашка – 1 350 р. с 2008-го!!!» и много чего еще. Их там намного больше, чем между Троллями и Троянской войной. Это те бабки, которые мне должны и, скорее всего, никогда не отдадут. Но они у меня вроде бы есть. Как муж, уехавший в долгую командировку в Антарктиду к пингвинам. Или, кто там, в Антарктиде у нас, медведи? В общем, с одной стороны, муж есть и это греет, а с другой – есть он слишком далеко и надолго. С «кран потек», «полочку повесить» и «секса бы..» выкручивайся сама, как знаешь.
Еще вот что. Иногда они слишком требовательные, да. А я этого не люблю. Не выношу, когда меня дразнят, ставят условия, мол, – а ну-ка, напиши вот эту говенную статью и еще одну, и третью, а тогда мы у тебя будем в большом количестве. Я их понимаю. Имеют право диктовать. Они были практически всегда, а я - есть сравнительно недавно. Но я знаю, как мне будет тошно и невыносимо, как же я изведу себя, тоскуя над текстом про какой-нибудь Трусовский хлебобулочный комбинат №8, и говорю – не, не надо. Идите в жопу, пацаны.
Ну, они и идут. К кому-нибудь другому идут, не ко мне. И тот другой потом рассказывает, как купил охренительный телек или новый навороченный мобильник, или даже квартиру. Меня спасает только то, что я не завистлива, а то лежала бы на паркете рядом с Ганей. Таланту и красоте могу позавидовать, деньгам – нет. Может, я просто их не чувствую, не знаю о них ничего, поскольку у меня их толком и не было. А была лишь мысль про денежное дерево, что оно есть, и нечего дергаться лишний раз, когда можно в любой момент спуститься с крыльца и да, да, по траве, по росе, босыми, как положено, ногами потопать к нему, помахивая пустой плетеной корзинкой, которая пахнет яблоками.
И я рассказать не могу, как согрело мое сердце известие про Перельмана. Люди упираются рогом, пашут, вкалывают, рвут друг другу глотки и из этих глоток достают мокрые скомканные купюры, а он сидит себе над своими формулами и ни о чем таком не думает. Ему это неинтересно. Вам, размазывающим чайные пузырьки по головам, не понять, какое же чистое и прозрачное счастье знать, прсото знать, что есть где-то совсем недалеко человек, которому буквально на дом приносят миллион, а он отвечает «Не надо мне. У меня все есть».
И даже не открывает дверь.
«Рот закрой, - сказала мне вежливая Яшка-Сулейман, - не знаешь что ли? Это ж деньги!».
Рот я закрыла. Я про пузырьки из чая мало, чего знаю. И про деньги, кстати, – тоже. Когда-то в детстве больше всего любила 15-тикопеечные монеты и радовалась, когда вместо неинтересного бумажного рубля мне давали горстку нарядной мелочи. А как-то мы играли в «магазин», но мне стало скучно, чтоб камешками, на которых химическим чернильным карандашом написано «5 копеек», «2 рубля» и я притащила из дома красивые облигации Золотого Займа. Вечером папа учил меня офицерским ремнем, чтобы я поняла и приговаривал – «деньги на деревьях не растут». А много лет спустя ту же фразу сказал мне один мой муж. С папой я ничего поделать не могла, а на мужа так обиделась, что скоро развелась.
Не могла же признаться, что, в некотором смысле так и думаю, типа есть такое специальное дерево, на котором растут пестрые бумажки - червонцы, четвертные, сотенные, а если вдруг мировой какой кризис или в кошельке пусто, так это оттого, что неурожай.
Если говорить уж совсем честно, я не хотела бы быть моими деньгами. Я бы тогда писала родственникам безутешные горькие письма, мол, дорогие родственники, жизнь у нас не задалась, пропала, можно сказать, жизнь и коту под хвост, ведь достались мы не тому совсем человеку. Нас бы могли перебирать холеные пальчики дорогих куртизанок, жадные грабки жучков на тотализаторе выхватывали бы нас из хозяйских рук, ювелиры, оторвавшись от своих бриллиантов, по инерции рассматривали бы нас через лупу огромным страшным глазом. Но не срослось. Нас не пускают в рост, даже не швыряют на ветер. И жизнь мы ведем унылую и затворническую в толстой книге «Мифы и легенды народов мира», том второй, искать между Троллями и Троянской войной.
Вот такие это были бы письма, и горючая слеза прожигала бы книжку на важной строчке «узнавший о своей судьбе погружался в состояние ужаса».
Мне во всем этом даже неловко признаваться. Я стараюсь нормальным людям об этом не говорить. Иначе нормальные люди сначала смеются и обидно тычут в меня пальцем, а потом сразу хотят занять много тысяч и не отдавать. Они знают, как распорядиться деньгами. Я – нет. Но мне все равно нравится читать про Настасью Филлиповну, как она такая – раз! – и сто тысяч в огонь. «Лезь, - говорит, - Ганя! Голыми руками вынай и забирай». И смотрит. А Ганя, меж тем, от таких страшных переживаний уже грюкнулся в обморок и лежит на полу весь бледно зеленый и красивый, как американский доллар.
Про деньги вообще все интересно. Про то, что они с людьми делают и люди делают с ними. И про то, как они существуют отдельно от себя самих. Вот, у меня, скажем, они существуют в папке на Рабочем столе. Там записано – «Журнал «Меридиан» - 8 500, суки, суки, суки!!!; Динара – 3 200, Магашка – 1 350 р. с 2008-го!!!» и много чего еще. Их там намного больше, чем между Троллями и Троянской войной. Это те бабки, которые мне должны и, скорее всего, никогда не отдадут. Но они у меня вроде бы есть. Как муж, уехавший в долгую командировку в Антарктиду к пингвинам. Или, кто там, в Антарктиде у нас, медведи? В общем, с одной стороны, муж есть и это греет, а с другой – есть он слишком далеко и надолго. С «кран потек», «полочку повесить» и «секса бы..» выкручивайся сама, как знаешь.
Еще вот что. Иногда они слишком требовательные, да. А я этого не люблю. Не выношу, когда меня дразнят, ставят условия, мол, – а ну-ка, напиши вот эту говенную статью и еще одну, и третью, а тогда мы у тебя будем в большом количестве. Я их понимаю. Имеют право диктовать. Они были практически всегда, а я - есть сравнительно недавно. Но я знаю, как мне будет тошно и невыносимо, как же я изведу себя, тоскуя над текстом про какой-нибудь Трусовский хлебобулочный комбинат №8, и говорю – не, не надо. Идите в жопу, пацаны.
Ну, они и идут. К кому-нибудь другому идут, не ко мне. И тот другой потом рассказывает, как купил охренительный телек или новый навороченный мобильник, или даже квартиру. Меня спасает только то, что я не завистлива, а то лежала бы на паркете рядом с Ганей. Таланту и красоте могу позавидовать, деньгам – нет. Может, я просто их не чувствую, не знаю о них ничего, поскольку у меня их толком и не было. А была лишь мысль про денежное дерево, что оно есть, и нечего дергаться лишний раз, когда можно в любой момент спуститься с крыльца и да, да, по траве, по росе, босыми, как положено, ногами потопать к нему, помахивая пустой плетеной корзинкой, которая пахнет яблоками.
И я рассказать не могу, как согрело мое сердце известие про Перельмана. Люди упираются рогом, пашут, вкалывают, рвут друг другу глотки и из этих глоток достают мокрые скомканные купюры, а он сидит себе над своими формулами и ни о чем таком не думает. Ему это неинтересно. Вам, размазывающим чайные пузырьки по головам, не понять, какое же чистое и прозрачное счастье знать, прсото знать, что есть где-то совсем недалеко человек, которому буквально на дом приносят миллион, а он отвечает «Не надо мне. У меня все есть».
И даже не открывает дверь.
