tushisvet | Вакханалия духа. Львов

Василисиного мужа Вохеля время от времени пытались охмурить ксендзы.

Ну, то есть это были не совсем, конечно, ксендзы, хотя на территории бывшей Речи Посполитой и в ксендзах не было бы ничего уж такого сверхнеобычного. Но тут они скорее использованы как описательная фигура речи, контур смысла.

Короче говоря, Вохель подвергался конфессиональным набегам в лице полномочных представителей, по совместительству близких и не очень друзей дома.

Сама Василиса этим обобщенным ксендзам представлялась объектом, малодостойным внимания, - понятное дело, женщина, да прилепится к мужу в одном месте, не имеет души вообще в другом, заранее уже все знает в третьем (и спасибо, ежедневное спасибо Тебе за то, что сотворил меня мужчиной!) - чего зря время тратить.

Но присутствовать разрешали, спасибо. Кто ж еще чаю-то нальет.

Сначала спасением вохелевой души занялся Жорик Черный, в то время еще свежеправославный человек. Не в силах снести открывшейся ему истины в одиночку, он приступал к Вохелю в том смысле, что пора бы уже понять - иного пути нет и не будет, так чего время зря тянуть, надо креститься.

Василиса наливала чай.

Потом появился Макс, в прошлом заядлый хиппи, а на тот момент правоверный иудей с пейсами и в кипе. Что, кстати, не мешало ему завести троих некошерных детей от Светки-Приблуды (это еще как раз ничего) и время от времени расслабляться неконвенциональными фитотерапевтическими препаратами. При этом он умудрялся питаться в общепитовских столовках; и где там, спрашивается, он отыскивал кошерное?!

Ладно, с собой он как-то разобрался и принялся за Вохеля, узнав, что у того маму зовут Роза Соломоновна. Это обстоятельство определило направление бесед.

«Ты пойми, - задушевно ворковал Макс, - есть евреи и есть все остальное, у тебя все равно нет другого пути, время только тратишь».

Все остальное в лице Василисы наливало чай.

Затем снова появлялся Жорик Черный, уже переметнувшийся к буддистам, и с увлечением толковал об открытии третьего ока и двух основных видах колесниц – на выбор, кому как удобнее. Упирал на то, что осталось мало времени и надо поскорей определяться, потому что деваться-то все равно некуда.

Василиса наливала чай – ей места в колеснице никто не предлагал, можно было не торопиться.

Сам же Вохель реагировал на все эту суету вокруг его бессмертной души терпеливо и снисходительно, но, как теперь мы понимаем, безответственно. Он изобрел Красное Словцо, которое казалось ему в меру остроумным и напрочь пресекающим любые поползновения. «Я, - говорил он, - необрезанный мусульманин, согласно законам шариата. Все под зеленые знамена ислама». После этого дискуссия увядала, разговор переходил к более доступным материям, и Василиса могла наконец открыть рот.

Но баба – она, как известно, сердцем чует. В том смысле, что законы шариата Василисе никогда особо не нравились, и вохелева формула казалась сомнительной. Что впоследствии блестяще подтвердилось и продолжает подтверждаться по сей день.

А предъяву-то сделать и некому.

Ксения Агалли, "Василиса и ангелы"