К Василисе
Jul. 31st, 2011 06:52 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tushisvetВот понимаешь, друг Василиса, какая фигня… Ты вот - целая прекрасная Василиса и никто на свете не может вышибить и уронить – или как там было в поговорке, любимой поговорке майоров Деева и Петрова? – а я кто? А я никто. И все на свете как раз могут и самое ужасное – хочут это самое – вышибить и уронить!
Такое, во всяком случае, складывается у меня иногда впечатление.
Мы ведь ее похоронили уже. Представляешь? Года два назад похоронили. Как только весть дошла – взялись с Ромкой за руки пошли в какой-то гнусный кабак, где пляшут и «Владимирский централ», сели за столик и тупо пили. Иногда вскидывали голову – «а помнишь, как она…» - «да, конечно, разве такое забудешь» - и снова носы в рюмки.
И тут – на тебе. Объявилась. Спустя ..сколько же… 20 лет. Да. 20.
Родителей моих нашла и от них позвонила. Я прямо в трубку разревелась сразу, «блядь», - говорю, а она мне ответно ревет – не блядь, мол, а полковник милиции и мать двоих детей!
И вот тут бы мне, Вась, на этой ноте, выше которой уже никак – трубку положить.. Но я – нет. Не положила. Во-первых, оттого, что дурра, но ты это и так знаешь, а во-вторых… Мы же с ней с 12-ти лет, и еще юность общая, истории разные, некоторые такого свойства, что никому, кроме тебя и Борьки, пожалуй, и не расскажешь.
А еще она единственный человек, который помнит, как мы с Магой со второго этажа дрались на угольной куче возле дома, и как я героически победила, а он заревел и убежал и только тогда я тоже заревела и стала чистить свою белую шапочку, из черной в обратный цвет. Ты ж понимаешь, что трудно сказать «нет» человеку, который помнит про угольную кучу? Ведь в моей жизни больше таких чистых побед считай, и не было.
Она пока ехала – очень долго почему-то – я все около открытой двери крутилась и вся извелась. Во мне уже все дрожало мелко-мелко, как хвост. И поэтому я сначала кинулась обниматься, а только потом – смотреть. Что вот я могу тебе… Раньше она выглядела так – очень много длиннющих ног и совсем немного головы. Голова ей, в сущности, была уже и не нужна, лишняя была голова, потому что была еще грудь, как у шолоховской Лушки. Как у козы, короче, чего умничать тут, Лушками козырять.
Это я от нервов, извини.
Ну, значит, теперь она выглядела по-другому. Мы все теперь выглядим по-другому, но, чтобы так сильно… Я бы не узнала ее никогда. Но дело не в этом, ты ж понимаешь, да? Дело не в том, что из звонкой, прозрачной нестерпимо сексуальной девочки, от которой теряли дар речи сразу и надолго она превратилась в вульгарную бабищу. Это все ерунда, мне тут тоже особенно похвастаться нечем. И не в том, что прежняя ее хулиганистая ебливость направо и налево была от полноты жизни, от того, что через край эта жизнь так перла и кипела, а нынче – судя по ее рассказам – сделалась рациональной, прагматичной и, извини за ханжество, с грязнотцой. Ты ж понимаешь, о чем я, да?
Но это все – фигня, Вась. Все – фигня. Не фигня то, чем она принялась заниматься, как только наскоро выложила мне содержание этих 20 лет. А начала она мне рассказывать про меня. И про то, как я живу. И что живу я из рук вон и неправильно. И вот к этому разговору охотно присоединился Рыжий. Прямо, я бы сказала, с необыкновенной горячностью. Так что говорили они по большей части между собой. Будто они два ученых энтомолога обсуждают мерзкое, но любопытное такое насекомое. То есть, с гадливостью, но и увлеченно, понимаешь?
Типа, Рыжий – нащинающий энтомолог, еще юнат и говорит - гляди, какая гнусная у нее головогрудь! И она очень медленно перебирает своими ложноножками! А подруга - большой ученый и с мировым именем ему в ответ – дададада! За ней еще в личинках это замечалось! Уже тогда зарождающиеся надкрылки и усики указывали на будущее общее безобразие и увечность экземпляра!
Я сидела, втянув свою некондиционную постыдную головогрудь в плечи и старалась ни в коем случае не шевельнуть надкрылками или чем там еще.. Сепульками. Я их просто ненавидела обоих! Они обсуждали мое кормление, привычки и чуть ли не условия, в которых я стану размножаться или начну быть хозяюшкой! Рыжий все больше жаловался на свою многотрудную рыжевую жизнь с таким уродом, а она сочувственно кивала головой и все вспоминала какие-то истории, которые подтверждали, что я всю жизнь была гавно гавном и ее робкие надежды, что к старости исправлюсь – не оправдались.
Вася! Василиса, друг мой, я НЕ ПОМНИЛА НИЧЕГО ИЗ ЕЮ РАССКАЗАННОГО! Я не помнила всех этих гнусных предательств, подлых подстав, сучьего малодушия, всего этого, исходя из того, что я о себе знаю – просто не могло быть никак! - но все ниже и ниже опускала позорную головогрудь. А уж когда Рыжий зачем-то заговорил об моем первом муже и она, кинув на меня прокурорский взгляд, произнесла «А ты всю правду рассказала???», я потерялась совсем. Я ведь, Вась, понятия не имею, что значит «вся правда»… Вот, где ужас… Вот где…
Расстались мы по доброму, не подумай чего. Хотя пробыла она у меня в гостях не несколько часов, как планировала, а двое с лишним суток. Но и до сих пор не понимаю – зачем приходила ко мне эта женщина? Почему она с такой последовательностью пыталась меня изобличить и обвинить, не щадя ни времени, ни сил.
И отчего, Василиса, отчего она ни раза, ни единого разика даже не вспомнила про угольную кучу, про мою победу и про то, как мы обе пытались отстирать у нее дома мою белую шапочку? Как ловили мыло и смеялись, как она вытирала мое зареванное и замурзанное лицо. Разве не для этих воспоминаний встречаются люди через 20 лет? Разве не для них, скажи мне, Вась?
Нет?
А для чего тогда?
Такое, во всяком случае, складывается у меня иногда впечатление.
Мы ведь ее похоронили уже. Представляешь? Года два назад похоронили. Как только весть дошла – взялись с Ромкой за руки пошли в какой-то гнусный кабак, где пляшут и «Владимирский централ», сели за столик и тупо пили. Иногда вскидывали голову – «а помнишь, как она…» - «да, конечно, разве такое забудешь» - и снова носы в рюмки.
И тут – на тебе. Объявилась. Спустя ..сколько же… 20 лет. Да. 20.
Родителей моих нашла и от них позвонила. Я прямо в трубку разревелась сразу, «блядь», - говорю, а она мне ответно ревет – не блядь, мол, а полковник милиции и мать двоих детей!
И вот тут бы мне, Вась, на этой ноте, выше которой уже никак – трубку положить.. Но я – нет. Не положила. Во-первых, оттого, что дурра, но ты это и так знаешь, а во-вторых… Мы же с ней с 12-ти лет, и еще юность общая, истории разные, некоторые такого свойства, что никому, кроме тебя и Борьки, пожалуй, и не расскажешь.
А еще она единственный человек, который помнит, как мы с Магой со второго этажа дрались на угольной куче возле дома, и как я героически победила, а он заревел и убежал и только тогда я тоже заревела и стала чистить свою белую шапочку, из черной в обратный цвет. Ты ж понимаешь, что трудно сказать «нет» человеку, который помнит про угольную кучу? Ведь в моей жизни больше таких чистых побед считай, и не было.
Она пока ехала – очень долго почему-то – я все около открытой двери крутилась и вся извелась. Во мне уже все дрожало мелко-мелко, как хвост. И поэтому я сначала кинулась обниматься, а только потом – смотреть. Что вот я могу тебе… Раньше она выглядела так – очень много длиннющих ног и совсем немного головы. Голова ей, в сущности, была уже и не нужна, лишняя была голова, потому что была еще грудь, как у шолоховской Лушки. Как у козы, короче, чего умничать тут, Лушками козырять.
Это я от нервов, извини.
Ну, значит, теперь она выглядела по-другому. Мы все теперь выглядим по-другому, но, чтобы так сильно… Я бы не узнала ее никогда. Но дело не в этом, ты ж понимаешь, да? Дело не в том, что из звонкой, прозрачной нестерпимо сексуальной девочки, от которой теряли дар речи сразу и надолго она превратилась в вульгарную бабищу. Это все ерунда, мне тут тоже особенно похвастаться нечем. И не в том, что прежняя ее хулиганистая ебливость направо и налево была от полноты жизни, от того, что через край эта жизнь так перла и кипела, а нынче – судя по ее рассказам – сделалась рациональной, прагматичной и, извини за ханжество, с грязнотцой. Ты ж понимаешь, о чем я, да?
Но это все – фигня, Вась. Все – фигня. Не фигня то, чем она принялась заниматься, как только наскоро выложила мне содержание этих 20 лет. А начала она мне рассказывать про меня. И про то, как я живу. И что живу я из рук вон и неправильно. И вот к этому разговору охотно присоединился Рыжий. Прямо, я бы сказала, с необыкновенной горячностью. Так что говорили они по большей части между собой. Будто они два ученых энтомолога обсуждают мерзкое, но любопытное такое насекомое. То есть, с гадливостью, но и увлеченно, понимаешь?
Типа, Рыжий – нащинающий энтомолог, еще юнат и говорит - гляди, какая гнусная у нее головогрудь! И она очень медленно перебирает своими ложноножками! А подруга - большой ученый и с мировым именем ему в ответ – дададада! За ней еще в личинках это замечалось! Уже тогда зарождающиеся надкрылки и усики указывали на будущее общее безобразие и увечность экземпляра!
Я сидела, втянув свою некондиционную постыдную головогрудь в плечи и старалась ни в коем случае не шевельнуть надкрылками или чем там еще.. Сепульками. Я их просто ненавидела обоих! Они обсуждали мое кормление, привычки и чуть ли не условия, в которых я стану размножаться или начну быть хозяюшкой! Рыжий все больше жаловался на свою многотрудную рыжевую жизнь с таким уродом, а она сочувственно кивала головой и все вспоминала какие-то истории, которые подтверждали, что я всю жизнь была гавно гавном и ее робкие надежды, что к старости исправлюсь – не оправдались.
Вася! Василиса, друг мой, я НЕ ПОМНИЛА НИЧЕГО ИЗ ЕЮ РАССКАЗАННОГО! Я не помнила всех этих гнусных предательств, подлых подстав, сучьего малодушия, всего этого, исходя из того, что я о себе знаю – просто не могло быть никак! - но все ниже и ниже опускала позорную головогрудь. А уж когда Рыжий зачем-то заговорил об моем первом муже и она, кинув на меня прокурорский взгляд, произнесла «А ты всю правду рассказала???», я потерялась совсем. Я ведь, Вась, понятия не имею, что значит «вся правда»… Вот, где ужас… Вот где…
Расстались мы по доброму, не подумай чего. Хотя пробыла она у меня в гостях не несколько часов, как планировала, а двое с лишним суток. Но и до сих пор не понимаю – зачем приходила ко мне эта женщина? Почему она с такой последовательностью пыталась меня изобличить и обвинить, не щадя ни времени, ни сил.
И отчего, Василиса, отчего она ни раза, ни единого разика даже не вспомнила про угольную кучу, про мою победу и про то, как мы обе пытались отстирать у нее дома мою белую шапочку? Как ловили мыло и смеялись, как она вытирала мое зареванное и замурзанное лицо. Разве не для этих воспоминаний встречаются люди через 20 лет? Разве не для них, скажи мне, Вась?
Нет?
А для чего тогда?
