tushisvet

- Мама рассказывала, что когда я родился, отец на ра¬достях собрал друзей и промотал все деньги на «обмывку». Придя в себя, явился в роддом на Батырая забирать жену с младенцем. С пустыми руками явился. Ему в голову не при¬шло, что нужны какие-то пеленки, распашонки, одеяльца. Строгая медсестра вручила ему талончики на покупку всех этих вещей (в начале 30-х их в свободной продаже не было). Однако в магазине отцу сказали, что нужные ему товары бу¬дут только дней через пять-шесть. Вернулся в роддом ни с чем. А там уже все нервничают, мол, срочно заберите роже¬ницу и ребенка. «Может, у вас есть какое-нибудь покрыва¬ло?» — спросила медсестра. «Есть!» — обрадовано восклик¬нул отец и кинулся домой. Забрав покрывало, он по пути в роддом прикупил в магазине горшок, ванночку, еще что-то и со всем этим пришел забирать маму и меня. Но в общежитии Дома кадров на Вузовской, куда счастливый муж и отец при¬вез семью из роддома, не нашлось ни чаю, ни сахара. Отец наскреб 20 копеек и сбегал за бутылкой лимонада для мамы. Маме в ту пору было 17 лет, отцу 21 год.

Первые сознательные мои воспоминания относятся к 1940 году, когда моего отца Назира Агабековича Ахмедова на¬значили директором школы №6. Она располагалась в двух¬этажном здании, где сейчас художественно-графический факультет ДГПУ. Жили мы там же, в школе, в двух комна¬тах на втором этаже. Мама сушила белье прямо в школьном дворе. Эту школу окончили известный художник Салават Салаватов; штангист, ма¬стер спорта СССР Магомед Яхьяев и другие. В классе за одной партой со мной сиде¬ла Алла Трусова — очень красивая девочка со светлыми волосами. Хотя Алла была очень красивой, почему-то многие ребята увивались за Шашуркиной, одевавшейся нарядно, даже франтовато. Однажды во дворе школы мальчики тянули ее в разные стороны (это было такое неумелое детское ухаживание, первоклассники же) и обо¬рвали рукав ее шубы.

Город тогда располагался на небольшом пятачке. Самыми отдаленными райо¬нами были фабрика им. III Интернационала, Центральная больница (между нею и нынешней улицей Гаджиева простирались огороды), нефтеперегонный завод за русским кладбищем и последняя точка — Дом кадров (ныне ДСХИ). Город был необустроенным и пыльным, центральные улицы вымощены крупными неровными камнями, на которых легко было поскользнуться и упасть. Время от времени налетали песчаные бури. Особенно тяжело в такие дни приходилось студентам, которые пешком шли к Дому кадров, где размещались все три вуза: педагогический, медицинский и сельскохозяйственный.

Напротив нашей школы, на углу нынешних улиц Советской и 26 Бакинских комиссаров, с утра до вечера сидели несколько персиянок и персов, торговавших красными петушками на палочках и другими сладостями. Вкус у этих конфет был отменный, мне и сейчас кажется, что я ничего вкуснее не ел.
Мы жили как-то просто, по-деревенски. Помню, в один из вечеров мать, отец, кто-то из их друзей и я с маленьким братом отправились в гости к тете Сафинат, двою¬родной сестре мамы. Шли шумной веселой толпой от школы до Котрова через Ермошкина и Стальского. И все это время, не переставая, играл патефон, который отец нес, прижав к груди.

Мне и младшему брату родители покупали белый хлеб, конфеты, печенье, но почему-то меня тогда тянуло к более простой пище, которую готовила мать моего школьного друга Васи. Их окно выходило на школьный двор, так что я практически не пользовался дверями. Он махал мне рукой, и я через окно лез в гости. Васина мама, как только моя стриженная под бокс голова вырастала над подоконником, тут же разрезала черный хлеб и наливала в тарелку борщ. Ох, как я наяривал его, как мне нравилась эта простая, но вкусная еда!

Позже мы переехали в однокомнатный домик по улице Комсомольская (ныне про¬спект Гамзатова), 47. Рядом стояло двухэтажное здание республиканского краеведче¬ского музея, а перед ним красовались две пушки. Их жерла были забиты деревом, чтоб никто не соблазнился пострелять. Позже эти пушки перевезли и установили перед Объединенным историко-архитектурным музеем на площади им. Ленина.

Тогда Комсомольская вся была одноэтажная. Исключением были четы¬рехэтажный жилой дом на углу Леваневского и Комсомольской, двухэтажный крае¬ведческий музей (сейчас на этом месте Национальная библиотека им. Расула Гамза¬това) и двухэтажный Дворец пионеров.

В нашем дворе отношения между соседями были скорее родственными. Азербайд¬жанка тетя Катя, жившая напротив нас, работала контролером в кинотеатре «Темп» (ныне «Дружба») и не раз пропускала нас, мальчишек, без билетов. Ее красивая доч¬ка Соня училась в женской школе №2, а я уже не в 6-й, а в мужской школе №1. Мы звали ее «мужской гвардейской». К торжественным дням устраивали вечера, на которые приглашали девочек из 2-й и 13-й школ. Самой лучшей учительницей была русист Мария Петровна Пушкарева. Физику нам преподавал Герасим Карпович Дроздов. Историю — Геннадий Алексеевич Абрамов, прекрасный учитель, участ¬ник Великой Отечественной войны, потерявший ногу на фронте. Геометрию и три¬гонометрию — Валентина Степановна. Русскую литературу — Корженевская.

На углу Леваневского и Оскара в бывшей Персидской мечети открыли спортзал, и многие наши мальчишки ходили в секции бокса и фехтования. Но меня больше привлекало другое. Ко дню рождения в универмаге на Буйнакского отец купил мне фотокамеру «Комсомолец», и, конечно, я записался в фотокружок при Доме пио¬неров. Кружок вел знаменитый фотокорреспондент «Дагестанской правды» Павел Акиндинович Капаницын, брат художника Дмитрия Капаницына.

В 1945-м жили мы уже на Маркова, 5. А чуть выше был рынок. Вокруг огромной православной церкви, превращенной властями в склад, стояли длинные деревянные столы, а на них: поллитровые банки с темно-желтым мацони (кислым молоком, при¬готовленным в духовке), сушеная тарашка, живые бычки. Глотая слюнки, я прохо¬дил между рядами и выходил на площадь Сталина. В центре ее была небольшая трибуна, за ней возвышался памятник Сталину.

Как-то поздней ночью (или ранним утром) меня разбудили громкие голоса, шум¬ная музыка. Все гудело, знакомые и незнакомые кричали «Победа!» и целовались. Масса людей двигалась по Буйнакского к городскому саду, там, чуть ниже нынешне¬го детского городка, стоял небольшой бюст Сталина. И вся толпа крутилась вокруг него. Я в ночь на 9 мая был очень счастливым.

Иногда я продавал наши талоны на хлеб, мыло и так далее. Деньги тратил на кино, а однажды их выманили у меня цыганки. Не знаю, как они разведали, что девочку, которая мне нравилась, звали Галей, только навертели из платка сверток, что-то в него завернули и сказали, что этим платком нужно ударить Галю по спине. А вот этого я сделать не смог. Самое большее, на что мы тогда отваживались, это идти за понравившейся девочкой, пропустив ее вперед на пару метров.

Какие тогда были продуманные и красивые вечера! Все обычно одевались в самое лучшее, все участвовали в концертах. Илья Тащлицкий отбивал чечетку, Марк Абра¬мов замечательно пел, весь десятый класс пел тогда модную песню «В бостонском порту с какао на борту…», а танцевали до упаду. Я чаще всего приглашал Нимфу (полное ее имя было Нимфадора Сократовна Сариади) и ее подругу Вику Апостолову.

Помню, как мы с Юрой Вакуленко собирались к Нимфе на день рождения. На улице Буйнакского в книжном магазине (он и теперь там) купили огромный том с собранием сочинений Шекспира. Стоил он целых 40 рублей, по тем временам боль¬шие деньги. А по дороге к Нимфе (она жила в одноэтажном доме напротив стадиона «Динамо», где сейчас сквер) Юра предложил: «Пойдем тяпнем». Мы завернули на Оскара, где рядом с нынешним ветеранским магазином находилась рюмочная. Туда после работы заходили служащие и стоя (столов и стульев не было) быстренько вы¬пивали. Водка была двух сортов. Первая называлась «Черная головка» (она сверху закрывалась сургучом, его надо было разбить и только затем штопором извлечь пробку) за 2 рубля 60 копеек и «Московская» за 3.60. Закуска — бутерброды с люби¬тельской колбасой. Я с непривычки поперхнулся, и Юра, к радости присутствую¬щих, долго лупил меня по спине...