tushisvet

- Я появился на свет Божий 20 апреля 1926 года в этом славном городе, крещен в соборе, на месте которого сейчас Аварский театр. Соборам в Махачкале не везло. В конце 30-х годов в красавце Морском соборе, куда меня мальчонкой брала бабушка, умудрились организовать спортзал, а в мечети (угол улиц Оскара и Леваневского) - Детскую спортивную школу. Морской собор долго и упорно подрывали, так что главпочтамт и соседние здания ходуном ходили.

У главного входа в Морской собор была могила одного из первых летчиков, раз¬бившегося где-то поблизости, а на ней - пропеллер самолета, и мы, пацаны, прохо¬дя мимо, невольно останавливались, словно отдавая дань памяти пилота.

Сейчас, на 83-м году жизни, я думаю, почему я выбрал для себя путь военного человека, ведь родился в семье чиновника почтового ведомства, и быть бы мне, по семейной традиции, тоже почтмейстером. Дед, Пашиц Петр Игнатьевич, до рево¬люции дослужился до чина надворного советника, после революции стал начальни¬ком почтово-телеграфной конторы Порт-Петровска, отец там же работал, мама была телеграфисткой.

Я себя помню с трехлетнего возраста. Жили мы на улице Котрова (бывшая Пер¬сидская), в доме №15. В память врезалось, как однажды мама подхватила меня, со¬всем еще малыша, на руки и вышла на крыльцо. Мимо торжественным маршем про¬ходил кавалерийский полк, дислоцированный в Лорийских казармах, недалеко от нашего дома (в начале улицы Котрова), а во главе его восседал в седле командир - полковник Керзимов, за ним знаменная группа и духовой оркестр, тоже верхом. Кстати, этот полковой оркестр под руководством Гончаренко по вечерам уже в каче¬стве джаз-оркестра играл в фойе кинотеатра «Темп», оркестранты были виртуозами, к тому же была очаровательная солистка.

В 1934 году меня определили в 1-й класс 1-й школы. Все четыре года начальной школы я просидел за одной партой с моей будущей супругой Аидой Павловной. А тогда это была просто Адочка Воронец. Наш директор, Саид Магомедович Омаров, был поразительно похож на Владими¬ра Ильича Ленина. Его сын Авадзи Омаров, который учился в параллельном классе, впоследствии стал председателем Верховного суда Дагестана. В 3-м классе я обнаружил, что Авадзи стал провожать «мою» Адочку домой на мотовозе (узкоколейка от порта до «холодильника»), и я, будучи ревнивцем, наказал ее, отрезав косы. Дома со мной была произведена «разборка», а на следующий день Ада чуть ли не благодарила меня - ей надоели эти косы.

В 1936 году город обзавелся двумя пассажирскими автобусами, их маршрут: от вокзала по улице Буйнакского (бывшая Барятинская), затем по Дахадаева, Котрова, 26 Бакинских комиссаров (бывшая Бурная) до фабрики III Интернационала и обрат¬но. Для нас, детворы, это был подарок, на всех остановках стояли очереди: родители катали отпрысков.

На Малыгина, рядом с городской баней и действующей мечетью, располагался Дом художественного воспитания, там размещались кружки и студии. А в середине 30-х все они перебрались в роскошное здание Дома пионеров (сейчас на этом ме¬сте гостиница «Ленинград»), отреставрированное и расписанное художником Капаницыным. Жизнь Дома пионеров била ключом, его руководителем и директором был Иосиф Джапаридзе (между собой мы его ласково звали Ёся). В зале выступал домровый оркестр под руководством Константина Константиновича Штехмана, а мы, пацаны, завидовали Юре Подсверову, у которого был полный ком¬плект джазового барабанщика!

Когда мы учились в 3-м классе, балетный кружок (им руководила Ирина Васи¬льевна Киселева) поставил в городском драматическом театре спектакль «Золушка». Главную роль исполняла Адочка Воронец, а принца играл ученик 6-го класса Гутник. И нам очень не нравились знаки внимания, которые он ей оказывал: «Ишь, ухаживает за нашей девчонкой!».

1937 год памятен мне как год кончины народного поэта Дагестана Сулеймана Стальского. Хоронили Стальского пышно, с салютом, на нынешнем Родопском буль¬варе. Занятия в школе по этому поводу отменили. Подобных похорон в Махачкале не было.

В военно-морском кружке Дома пионеров мы постигали азы морской науки, руководил кружком Глеб Санаев, он и заложил в нас любовь к флоту. Под его руководством мы совершали дальние походы на веслах и под парусом на шести¬весельном яле до Сулака и до острова Чечень. Как члены военно-морского кружка, все лето мы проводили в ОСВОДе, дежурили на вышке с биноклем, а также на спа¬сательных шлюпках.

Возраст наш диктовал интерес к другому полу. До сих пор помню, какие фигурки были у сестры моего одноклассника Бориса Редина - Ольги и моей соседки Нонны Смирновой! Ну и мы, мальчишки, конечно, пыжились, удалью козыряли. Например, при игре в «казаков-разбойников» были особые требования к участникам: с наступлением су¬мерек пройти на кладбище и оставить на ограде мелом условный знак или повязать яркую тесьму. Были и другие правила, например, перелезть через забор на стадион «Динамо», из рогатки попасть в уличный фонарь. А после игры полагалось посреди улицы Котрова (при том, что рядом располагалось 2-е отделение милиции) развести огромный костер. Совершив это «безобразие», мы все забирались на чердаки сосед¬них домов и наблюдали, как милиционеры, ругаясь, наш костер тушат. На моей па¬мяти никого из «поджигателей» ни разу не поймали.

Большим событием был приезд цирка. Шатер разбивался на пустыре на улице Горького (рядом со стадионом «Динамо»). В ближайших домах артисты снимали временное жилье, их дети занимались в 1-й и 2-й школах. Мы смотрели на них как на небожителей. Рядом с нашим домом поселилась цирковая семья и их сын Волька стал нашим кумиром, ведь он был акробатом и на переменках жонглировал, делал стойку на руках, сальто.

Но уж когда в город съезжались борцы «со всего света» - это было наповал! За билетами выстраивались огромные очереди. В памяти до сих пор сохранились имена атлетов: негр Фран-Гуд (США), Кара-Мустафа (Иран), «сибирские великаны» Ярков и Гомозов - это все тяжеловесы, а в легком весе выступал любимец публики Аузонио (кажется, из Латинской Америки), остальных я уже не помню. И вдруг в один из приездов цирка появился наш земляк, дагестанец -великан Осман Абдурахман. Обладая невероятной силой, огромным ростом и весом, он брал противника своими ручищами, с улыбкой поднимал вверх и опрокидывал в туше на обе лопатки. Можете себе представить реакцию зрителей, когда Осман клал на лопатки чемпиона мира в тяжелом весе Фран-Гуда. Жаль, что наш земляк впоследствии сошел как спортсмен-борец на нет, благодаря «горячему обожанию» горожан…

Каждая прогулка борцов по городу собирала толпы зевак. В Ма¬хачкале негров практически и не видели, поэтому Фран-Гуд, одетый по последней моде, с сигарой и ослепительной улыбкой привлекал невероятное внимание. Когда же он протягивал свой портсигар, угощая поклонников настоящими сигарами (в те годы у нас их в продаже не было), восторгу не было предела!

Однажды по Махачкале прошел слух, что около источника у подножья Тарки-Тау 10-метровый удав, сбежавший из Бакинского зоопарка, держит в плену девушку. Рассказывали, что стоят вокруг красноармейцы с шашками наголо и не подпускают никого, «дабы не злить змею». И что удав пытается кормить девушку, подавая ей ртом принесенный народом хлеб! Туда немедленно двинулись толпы народа и понеслись правительственные легковушки «М-1» («эмки»). А потом ста¬ли попадаться люди, идущие обратно. Они шли уставшие, разочарованные. В ответ на наши расспросы про удава и девушку только отмахивались. На следующий день выяснилось, что практически весь учебный процесс в школах, да, пожалуй, и рабочий на производствах, был сорван, жизнь деловая в городе замерла на сутки. А газета «Правда» обвинила власти в некомпетентности и легкомыслии. Кто-то даже выска¬зал предположение, что подобные слухи распускались ведомством Геббельса...

Во время войны мы стали бойцами штаба МПВО. Налеты на город были неча¬стыми, но один особенно врезался в память. Как-то мне удалось днем отпроситься домой. Мама решила побаловать «бойца» тогдашним «деликатесом» - биточками из кукурузной муки с маслом. День был солнечный, окна открыты, стоял октябрь 1942 года, я, смакуя угощение, вдруг уловил характерный звук моторов бомбарди¬ровщика «Хенкель». В тот же миг раздался вой сирены и по репродуктору объявили воздушную тревогу. Уж и не знаю, почему я не бросился на свой боевой пост, види¬мо, любопытство взяла верх, мгновенно забрался на крышу и наблюдал, как фашистский самолет, поравнявшись с Домом кадров (Дагсельхозинститут), а в это время там располагался эвакуированный из Ленинграда Краснознаменный отряд подводного плавания им. С. М. Кирова, сбросил бомбы. Одна взорвалась на зда¬нии, остальные три - на берегу Эмировского (теперь Вузовского) озера и в нем. До этого дня налеты были ночными, а тут средь бела дня…

Летом 1943 года, по окончании 9-го класса, зная, что из Ленинграда в Баку эва¬куированы Высшие Военно-Морские училища имени М. В. Фрунзе и Ф. Э. Дзержин¬ского, мы, трое друзей: Игорь Ворошилов, Аркадий Турпаев и я - собрались туда поступать. Однако в высшие ВМУ принимают только с законченным средним образовани¬ем, и вот мы пишем письмо лично Верховному Главнокомандующему товарищу Сталину. В письме излагаем наше стремление стать офицерами флота, ибо другого пути для себя мы не видим, заверяем вождя, что азы флотской службы мы постигли. И уж совсем по-мальчишечьи подписи поставили в таком порядке: Ворошилов, Пашиц, Турпаев, наивно полагая, что Иосиф Виссарионович за массой государственных дел не станет уточнять, кем приходится Игорь маршалу Ворошилову, и отдаст распоря¬жение о зачислении нас в училище.

Уже будучи курсантом Бакинского Военно-Морского подготовительного учили¬ща, я получил от мамы письмо с вложенным в него ответом на наше обращение к товарищу Сталину. В такое тяжелое для страны время мы, три паренька из Махачкалы, все-таки удостоились ответа от столь высокой инстанции.